Неточные совпадения
Но главное общество Щербацких невольно составилось из московской дамы, Марьи Евгениевны Ртищевой с дочерью, которая была неприятна Кити потому, что заболела так же, как и она, от любви, и московского
полковника, которого Кити с детства
видела и знала в мундире и эполетах и который тут, со своими маленькими глазками и с открытою шеей в цветном галстучке, был необыкновенно смешон и скучен тем, что нельзя было от него отделаться.
— Сколько могу
видеть из слов ваших, — сказал
полковник, нимало не смутясь, — это просьба; не так ли?
Полковник воскипел благородным негодованьем. Тут же, схвативши бумагу и перо, написал восемь строжайших запросов: на каком основании комиссия построений самоуправно распорядилась с неподведомственными ей чиновниками? Как мог допустить главноуправляющий, чтобы председатель, не сдавши своего поста, отправился на следствие? и как мог
видеть равнодушно комитет сельских дел, что даже не существует комиссии прошений?
— Вот я вас! — кричал сверху дюжий
полковник, — всех перевяжу! Отдавайте, холопы, ружья и коней.
Видели, как перевязал я ваших? Выведите им на вал запорожцев!
—
Вижу, что ты к беседе по душам не расположен, — проговорил он, усмехаясь. — А у меня времени нет растрясти тебя. Разумеется, я — понимаю: конспирация! Третьего дня Инокова встретил на улице, окликнул даже его, но он меня не узнал будто бы. Н-да. Между нами — полковника-то Васильева он ухлопал, — факт! Ну, что ж, — прощай, Клим Иванович! Успеха! Успехов желаю.
После убийства
полковника Васильева в тюрьме появилось шестеро новых заключенных, и среди них Самгин
увидел Дронова.
Сейоло нападал на отряды, отбивал скот, убивал пленных англичан, и, когда
увидел, что ему придется плохо, что, рано или поздно, не избежит их рук, он добровольно сдался начальнику войск,
полковнику Меклину, и отдан был под военный суд.
Через несколько недель
полковник Семенов (брат знаменитой актрисы, впоследствии княгини Гагариной) позволил оставлять свечу, запретив, чтоб чем-нибудь завешивали окно, которое было ниже двора, так что часовой мог
видеть все, что делается у арестанта, и не велел в коридоре кричать «слушай».
Однако как ни скрывали и ни маскировали дела,
полковник не мог не
увидеть решительного отвращения невесты; он стал реже ездить, сказался больным, заикнулся даже о прибавке приданого, это очень рассердило, но княгиня прошла и через это унижение, она давала еще свою подмосковную. Этой уступки, кажется, и он не ждал, потому что после нее он совсем скрылся.
Сейчас написал я к
полковнику письмо, в котором просил о пропуске тебе, ответа еще нет. У вас это труднее будет обделать, я полагаюсь на маменьку. Тебе счастье насчет меня, ты была последней из моих друзей, которого я
видел перед взятием (мы расстались с твердой надеждой увидеться скоро, в десятом часу, а в два я уже сидел в части), и ты первая опять меня
увидишь. Зная тебя, я знаю, что это доставит тебе удовольствие, будь уверена, что и мне также. Ты для меня родная сестра.
Мы стали ходить два раза в неделю в гусарский манеж, где на лошадях запасного эскадрона учились у
полковника Кнабенау, под главным руководством генерала Левашова, который и прежде того,
видя нас часто в галерее манежа во время верховой езды своих гусар, обращался к нам с приветом и вопросом: когда мы начнем учиться ездить?
Энгельгардт вздумал продолжать шутку и на другой день,
видя, что я не подхожу к нему, сказал мне: «А, трусишка! ты боишься военной службы, так вот я тебя насильно возьму…» С этих пор я уж не подходил к
полковнику без особенного приказания матери, и то со слезами.
— Ну, так я, ангел мой, поеду домой, — сказал
полковник тем же тихим голосом жене. — Вообразите, какое положение, — обратился он снова к Павлу, уже почти шепотом, — дяденька, вы изволите
видеть, каков; наверху княгиня тоже больна, с постели не поднимается; наконец у нас у самих ребенок в кори; так что мы целый день — то я дома, а Мари здесь, то я здесь, а Мари дома… Она сама-то измучилась; за нее опасаюсь, на что она похожа стала…
— Где, папаша? — спросил Павел и, взглянув по указанию
полковника, в самом деле
увидел, что по едва заметной вдали дороге движется какая-то черная масса.
Между тем двери в церковь отворились, и в них шумно вошла — только что приехавшая с колокольцами — становая. Встав впереди всех, она фамильярно мотнула головой
полковнику но,
увидев Павла, в студенческом, с голубым воротником и с светлыми пуговицами, вицмундире, она как бы даже несколько и сконфузилась: тот был столичная штучка!
— А вот — сам побольше поживешь с ними, да поуправляешь ими — и
увидишь, как они не виноваты! — возразил ему на это
полковник.
Вскоре после того Павел услышал, что в комнатах завыла и заголосила скотница. Он вошел и
увидел, что она стояла перед
полковником, вся промокшая, с лицом истощенным, с ногами, окровавленными от хождения по лесу.
Обе дамы, как мы
видим, заговаривали с
полковником все о страшном: они, вероятно, его самого считали немножко за тигра кровожадного.
Полковник теперь
видел, точно въявь, перед собою его искаженное, с впалыми глазами, лицо, и его искривленную улыбку, которою он как бы говорил: «А!..
— Как твоя фамилия? — спросил
полковник служивого,
видя, как тот все проворно и молодецки делает.
Павел сам
видел, как
полковник прогнал одну девочку, забравшуюся в его огород — нарвать этого луку.
— Ну, вот
видишь! — подхватил как бы даже с удовольствием
полковник. — Мне, братец, главное, то понравилось, что ты ему во многом не уступал: нет, мол, ваше превосходительство, не врите!
Потом он
видел, что она, вместе с скотником, ушла в лес. Поутру же он заметил, что
полковник сидел у окна сердитым более обыкновенного.
1-й молодой человек. Ну, вот
видишь! ты только слышал, а утверждаешь! И что ты утверждаешь? Qu'Olga est jusqu'a nos jours fidele a son grand dadais de colonel! Olga! je vous demande un peu, si Гa a le sens commun! [Что Ольга до сих пор верна своему дурню-полковнику! Ольга! Скажите, да мыслимо ли это! (франц.)]
Напротив, Калугин и
полковник были бы готовы каждый день
видеть такое дело, с тем, чтобы только каждый раз получать золотую саблю и генерал-майора, несмотря на то, что они были прекрасные люди.
«Очевидно, он что-то знает такое, чего я не знаю, — думал я про
полковника. — Если бы я знал то, что он знает, я бы понимал и то, что я
видел, и это не мучило бы меня». Но сколько я ни думал, я не мог понять того, что знает
полковник, и заснул только к вечеру, и то после того, как пошел к приятелю и напился с ним совсем пьян.
— Удивляюсь я, что вы всегда как-то систематически любите перебивать меня,
полковник, — проговорил он после значительного молчания, не обратив на меня ни малейшего внимания. — Вам о деле говорят, а вы — бог знает о чем… трактуете…
Видели вы Фалалея?
—
Полковник!
видите ли это упорство? Неужели оно натуральное? В последний раз обращаюсь к тебе, Фалалей, скажи: какой сон ты
видел сегодня?
— А я требую! А я теперь требую,
полковник, настаиваю и требую! Я
вижу, как вам тяжело это, потому-то и требую. Эта жертва с вашей стороны будет первым шагом вашего подвига, потому что — не забудьте это — вы должны сделать целый ряд подвигов, чтоб сравняться со мною; вы должны пересилить самого себя, и тогда только я уверую в вашу искренность…
— Да ведь грустно же
видеть все это,
полковник, а
видя, — невозможно молчать.
Дали знать
полковнику, хотя генеральша и объявила, что не хочет
видеть его, что скорее умрет, чем пустит его к себе на глаза в такую минуту.
— Теперь слушайте же всю мою исповедь! — возопил Фома, обводя всех гордым и решительным взглядом. — А вместе с тем и решите судьбу несчастного Опискина. Егор Ильич! давно уже я наблюдал за вами, наблюдал с замиранием моего сердца и
видел все, все, тогда как вы еще и не подозревали, что я наблюдаю за вами.
Полковник! я, может быть, ошибался, но я знал ваш эгоизм, ваше неограниченное самолюбие, ваше феноменальное сластолюбие, и кто обвинит меня, что я поневоле затрепетал о чести наиневиннейшей из особ?
Вот
увидите,
полковник,
увидите ваши плоды!
— Вы знаете ли, — сказал Белецкий, — что ежели бы одеть эту Устеньку да подчистить, походить немножко, она была бы лучше всех наших красавиц.
Видели вы казачку Борщеву? Она вышла замуж за
полковника. Прелесть какая dignité! [какое достоинство!] Откуда чтò взялось…
Я
видел настоящих фанатиков газетного дела, как тот же
полковник Фрей.
— Простите, — извинился он, садясь за стол. — Я
вижу в вас, безусловно, человека хорошего общества, почему-то скрывающего свое имя. И скажу вам откровенно, что вы подозреваетесь в серьезном… не скажу преступлении, но… вот у вас прокламации оказались. Вы мне очень нравитесь, но я — власть исполнительная… Конечно, вы догадались, что все будет зависеть от жандармского
полковника…
Меня окружает публика… Пожарные… Брандмейстер, придя в себя, обнял и поцеловал меня… А я все еще в себя не приду. К нам подходит
полковник небольшого роста, полицмейстер Алкалаев-Карагеоргий, которого я издали
видел в городе… Брандмейстер докладывает ему, что я его спас.
Хлынов. Ежели вам, господин
полковник, угодно
видеть, исправны ли обыватели, мы вам это сейчас покажем. (Курослепову). Господин предводитель, прошу обо всей! Барин, выручай!
В этот вечер в первый раз на угловом кресле я
увидел местного жандармского
полковника и рядом с ним полицмейстера. Обыкновенно на этих казенных местах сидели разодетые дамы, жены, может быть, а мужья, как было слышно, — страстные картежники — предпочитали клуб.
«И думать, говорю, об ухе нечего!» Ну, поморщился мой
полковник — сами вы знаете, господа, какой он охотник покушать был, — однако
видит, что моя правда, воздержался!
— Злодей! — продолжал Рославлев, устремив пылающий взор на
полковника, — я оставил тебя ненаказанным; но ты был в плену, и я не
видел Полины в твоих объятиях!.. А теперь… дай мне свою саблю, Александр!.. или нет!.. — прибавил он, схватив один из пистолетов Зарецкого, — это будет вернее… Он заряжен… слава богу!..
Когда сейчас я взглянул нечаянно на окно этого дома, когда
увидел, что женщина, почти лежащая в объятиях французского
полковника, походит на Полину, когда я узнал ее…
Полковник пустился почти бегом по площади, а Зарецкой, поглядев вокруг себя и
видя, что он стоит в двух шагах от желтого дома с зелеными ставнями, подошел к запертым воротам и постучался. Через минуту мальчик, в изорванном сером кафтане, отворил калитку.
Зарецкой, ведя в поводу свою лошадь, отошел вместе с графом Сеникуром шагов сто от дома золотых дел мастера. Поглядя вокруг себя и
видя, что их никто не может подслушать,
полковник остановился, кинул проницательный взгляд на Зарецкого и сказал строгим голосом...
— Ах, это вы, граф!.. — вскричал Зарецкой, узнав тотчас в офицере
полковника Сеникура. — Как я рад, что вас
вижу! Сделайте милость, уверьте господина Рено, что я точно французской капитан Данвиль.
Вершинин(весело). Как я рад, как я рад! Но ведь вас три сестры. Я помню — три девочки. Лиц уж не помню, но что у вашего отца,
полковника Прозорова, были три маленькие девочки, я отлично помню и
видел собственными глазами. Как идет время! Ой, ой, как идет время!
Маменька, как
увидели и расслушали мой голос, который взобрался на самые высочайшие тоны — потому что пан Кнышевский, дабы пощеголять дарованием ученика своего, тянул меня за ухо что есть мочи, от чего я и кричал необыкновенно — так вот, говорю, маменька как расслушали, что это мой голос, от радости хотели было сомлеть, отчего должно бы им и упасть, то и побоялись, чтобы не упасть на пана
полковника или чтоб V не сделать непристойного чего при падении, то и удержались гостей ради, а только начали плакать слезами радости.
Я, не могши пить воды и не
видя на столе ничего из питья, спросил у человека, чтобы подал мне хоть пива…
Полковник снова расхохотался, и гости за ним. С тем и встали от стола…
В продолжение стола, перед кем стояло в бутылке вино, те свободно наливали и пили; перед кем же его не было, тот пил одну воду. Петрусь, как необыкновенного ума был человек и шагавший быстро вперед,
видя, что перед ним нет вина, протянул руку через стол, чтобы взять к себе бутылку… Как же вскрикнет на него
полковник, чтобы он не смел так вольничать и что ему о вине стыдно и думать! Посмотрели бы вы, господин
полковник, — подумал я сам себе. — как мы и водочку дуем, и сколько лет уже!
Наконец, когда он объявил, что, бывши в Петербурге, ко всем присматривался и очень ясно
видел, что женщины там сидят даже при особах в генеральских рангах, тогда они только вынуждены были сесть, но и сидели себе на уме: когда пан
полковник изволил которую о чем спрашивать, тогда она спешила встать и, поклонясь низко его ясновельможности, опять садилась, не сказав в ответ ничего.